Ars vivendi: искусство быть живым

«Я буду Золотой Антилопой, буду петь  и играть для вас, а вы, когда наслушаетесь, скажете: хватит! И я перестану петь.

Но это золото в черепки не превратится. Потому что это чистое золото настоящей поэзии»

Такими словами Елена Фролова предварила своё недавнее выступление на одной из концертных площадок Севастополя.

Было это 31 января на авторском концерте певицы, вписавшемся в рамки фестиваля памяти Владимира Высоцкого.

Программа базировалась на трёх китах: Цветаева, Губанов, духовный стих.

В этой  антиномичности, в напряжении контрастных энергий была своя продуманность.

Обнажились два эмоционально-смысловых  полюса: жгучая чувственность откровенных женских излияний, «Марина цвета Евы», и невесомая прозрачность духовного стиха. Посередине – клокочущий Везувий: губановские  страсти роковые.

В первые же минуты слушателя с ходу бросает в жар и трепет скифская-шаманская-хвалынь-колыванская сюита, где вершиной высится шедевр «Ранне утреня»

Это надо слышать!

      «Я обращаюсь с требованьем веры

              И с просьбой о любви»

            Об одном новозаветном мотиве

                 в поэтическом творчестве

                       Марины Цветаевой

     Библейская и новозаветная тематика, фразеология, идиоматика буквально напитывают поэзию Марины Цветаевой.

В моей работе речь пойдёт о Фоме Неверном.

Фома Неверующий – образ нарицательный, с оттенком порицательности, - не раз привлекал творческое воображение Цветаевой.

В первом приближении к этому персонажу в предисловии к пьесе «Феникс» Марина даёт ему задорно-хлёсткую характеристику:
«Театр (видеть глазами) мне всегда казался подспорьем для нищих духом, обеспечением для хитрецов породы Фомы Неверного, верящих лишь в то, что видят, ещё больше: в то, что осязают.

Некоей азбукой для слепых. А сущность Поэта – верить на слово!»

Неоднократно внимательный слух отмечает отголоски, так сказать, фоминской темы в цветаевском творчестве.

Так, например, голосом Фомы произнесённое

                           Не успокоюсь, пока не увижу,

                           Не успокоюсь, пока не услышу…

- перепев евангельского мотива, но сходство – внешнее:

это речь взволнованного влюблённого.

Вот ещё –

                                 Я душа твоя: Урания –

                                                 В боги дверь.

                                В час последнего слияния

                                                 Не проверь!

(Сыск оскорбителен, вещественные доказательства излишни)

Далее.

Автор с сарказмом замечает, что современный Фома – патологоанатом:

                           Доктора узнают нас в морге

                           По большим, не в меру, сердцам.

(Не по стихам судят Поэта, а по размеру внутренностей. Опять – влагая проверяющую руку, да ещё с прибором.

Характерное цветаевское: Орган – и оргАн)

Метод Фомы так же далеко отстоит от поэзии, как почвоведение – от  эпитафии:

                           Напрасно глазом, как гвоздём,

                           Пронизываю чернозём.

Но есть и ряд стихотворений, в которых Фома фигурирует непосредственно.

В  цикле «Земные приметы» (1922) Фома упомянут в 1-м стихотворении.

                             Так, в скудном труженичестве дней,

                             Так, в трудной судорожности к ней

                             Забудешь дружественный хорей

                             Подруги мужественной своей.

                             Её суровости горький дар,

                             И лёгкой робостью скрытый жар,

                             И тот беспроволочный удар,

                            Имя которому – даль.

                           Все древности, кроме дай и мой,

                           Все ревности, кроме той, земной,

                           Все верности – но и в смертный бой

                           Неверующим Фомой!

Четвёртое стихотворение цикла первоначально начиналось иначе.

В автографе сохранился вариант:

                           Дело не в том:

                           Нынче меня, а потом другую!

                           Лёгким перстом

                           Новую рану твою ревную.

(Запомним это: рану - перстом).

Цикл посвящён А.Г. Вишняку – о любви Марины к нему, о любви Марины к Любви, поэтическое прижизненное снятие маски с любимого – ради бессмертия его в стихах.

                               …чтоб не зачах

                               …чтоб не усоп

                              …чтоб не истлел с надписью «не опознан».

Эта россыпь земных примет, себе-Фоме предъявленная, - перед тем как «слеполетейский мрак – нА плечи ляжет» («Земные приметы», 8).

Как видим, постепенно выявляется парадоксальное сближение: суть Фомы, которую можно сформулировать как мания исследования, - оказывается и сердцевиной цветаевской поэтической сенсорики.

Так, в одном из писем Марина Цветаева пишет: «Я ногами себя дам топтать, только бы узнать тайну человеческой души».

Это ли не мания!